СОЦИУМ
4 мин

Конец любви в России. Как ИИ и селф-хелп пришли на смену романтическим чувствам


Notice: Trying to access array offset on value of type null in /home/c49045/teller.media/www/wp-content/themes/teller/template-parts/headers/dairy.php on line 67

Глобальный эмоциональный капитализм

Пожалуй, центральным в современных исследованиях любви можно назвать понятие «эмоционального капитализма» введенное в середине 2000-х израильским социологом Евой Иллуз. Этот термин описывает систему эмоциональных норм и практик, предполагающую коммодификацию чувств — превращение их в капитал, которым можно и нужно эффективно и рационально управлять. Этот эмоциональный режим возник в результате взаимопроникновения экономической логики позднего капитализма и терапевтической логики, происходящей из популярной психологии, и выглядит своеобразной культурной универсалией, появляющейся везде, где соединяются модерн, капитализм и психологическое знание.

Ключом к пониманию эмоционального капитализма для Иллуз становятся любовные отношения, а точнее — изменения, которые происходят с романтическими сценариями в капиталистическом обществе. Основой трансформации любви в эпоху модерна становятся фрейдистская культура и психология, предложившие новые способы говорить о личности и ее эмоциях.

В романтические отношения сегодня вступают аутентичные и автономные индивиды, активно работающие над собой, и неудача в любви может указывать на недостатки их психологического развития. «Здоровая любовь» возможна исключительно между зрелыми личностями, способными эффективно управлять своими эмоциями и ожиданиями партнера.

В центре современных романтических переживаний — проблема выбора. В противоположность эмоциональному режиму эпохи романтизма, выбор партнера больше не определяется социальными институтами: сегодня основой для отношений стали психологическая совместимость и сексуальность. Причем, если визуальная культура предлагает конвенциональные (хоть и трудно достижимые) идеалы красоты, понятные всем, то оценка психологической совместимости для людей, выходящих на брачный рынок, происходит по неявным субъективным критериям. Как пишет Иллуз, в эпоху романтизма потенциальные партнеры оценивались с точки зрения их соответствия моральным стандартам, известным всем, поэтому каждый человек мог с высокой степенью уверенности предполагать, как его оценивают другие и какую позицию на брачном рынке он занимает.

В эпоху эмоционального капитализма ситуация кардинально меняется. Терапевтическая культура Термин принадлежит доктору психологии, Эдгару Кабанасу и употребляется в двух основных значениях. Во-первых, в узком клиническом, где используется для обозначения взаимодействия терапевта и пациента. Во-вторых, в широком, культурном, когда понятие обозначает способы, которыми терапевтическое мировоззрение производит знание, организует институты и т. д. В этом смысле «терапевтический дискурс» формирует психологическую жизнь людей посредством систем иерархизации и патологизации чувств, мыслей, поведения. предписывает стремление к аутентичности
и индивидуальности, а также образование романтических союзов с теми, кто, являясь такими же индивидуальностями, оказываются психологически совместимы друг с другом. Таким образом, оценивание потенциальных партнеров происходит по неизвестным критериям, которые к тому же могут динамично меняться. Это создает онтологическую неопределенность — общую неуверенность, которая касается намерений и чувств потенциального (или существующего) партнера. Состояние неоднозначности в статусе отношений и в наличии обязательств друг перед другом делает инвестиции в долгосрочные отношения слишком рискованными и подталкивает людей к ни к чему не обязывающим союзам (situationship — в терминологии Иллуз). Даже заключенные браки становятся более хрупкими — в странах глобальной терапевтической культуры растет количество разводов, что Иллуз также интерпретирует как отказ от выбора одного конкретного партнера в пользу многих потенциальных. Дейтинговые приложения и социальные сети создают удобную среду для моментального образования пары и такого же моментального разрыва.

Эмоциональный социализм и трансформация русской любви

Эмоциональная культура в России, хоть и позднее, чем западная, в последние 30 лет претерпевает собственные трансформации. Описывая позднесоветский эмоциональный режим, антрополог Юлия Лернер предлагает термин «эмоциональный социализм» — культурно-специфичный стиль понимания индивида и его внутреннего мира, основанный, как и эмоциональный капитализм Иллуз, на экономическом режиме и на культурных дискурсах русской классической литературы, православной веры и социалистической идеологии. Существующие в нем сценарии русской любви неоднократно менялись, отражая и вбирая культурные и социальные изменения в советском обществе. Несмотря на подчас противоречивые трактовки, любовь оставалась сильным, неуправляемым, иногда роковым переживанием — катаклизмом, которому невозможно в полной мере противостоять, можно только приспособиться и привыкнуть. Чувства в советских фильмах — неуправляемые, нерациональные — становятся основанием для подчас серьезных действий: измен, уходов из семьи, обманов. Любовь, даже взаимная, необязательно вела к счастливому финалу «жили долго и счастливо» — вспомнить хотя бы культовый фильм 80-х «Вам и не снилось».

Новый эмоциональный режим начал возникать в России с переходом
к капитализму под воздействием импорта новых моделей личной жизни
и терапевтического дискурса. Новые медиапродукты (психологические
ток-шоу, романтические реалити-шоу, голливудские фильмы и селф-хелп литература) привнесли терапевтический стиль, присущий эмоциональному капитализму. Правда, распространялись эти модусы в условиях отсутствия повсеместной психологической грамотности населения и устойчивой традиции обращения к «помогающим специалистам», что дало большую свободу и вариативность в интерпретации и адаптации основных постулатов глобальной терапевтической культуры. Одномоментного отказа
от эмоционального социализма и его замены эмоциональным капитализмом
не произошло – скорее, некоторые элементы советского эмоционального стиля отвергаются в пользу новых терапевтических дискурсов и практик.

В романтических отношениях трансформация эмоциональной культуры проявляется в том, что социолог Полина Аронсон называет переходом
от «режима судьбы» к «режиму выбора»: доминирующей моделью поведения
и интерпретации эмоциональных переживаний становится рациональный выбор, а не всесильная судьба. Наиболее ярко эта тенденция проявляется
в стремлении перевести любовь на язык менеджмента и превратить ее
в проект, который необходимо непрерывно развивать для максимизации прибыли – то есть, удовольствия. Любовь, прежде «та самая», «на всю жизнь», становится «отношениями» — вложением своих ресурсов в многообещающие, рискованные инвестиционные проекты. Большой выбор и свобода его реализовать, в отличие от судьбы, обещает удовольствие и счастье. Однако на деле, как и в западных обществах эмоционального капитализма, эта свобода несет увеличение рисков и, в конечном итоге, отчуждение. Стал ли этот культурный сценарий любви доминирующим и возможны ли ему альтернативы?

Поколенческие иерархии ТВ-свиданий и терапевтические аборигены

Российскую эмоциональную культуру нередко сравнивают со слоеным пирогом: элементы и формы терапевтической культуры проникают в нее неравномерно, образуя как бы слои из разных эмоциональных норм и дискурсов. Одно измерение, структурирующее появление этих слоев, конечно же, классовое, хотя бы потому что услуги частных психологов и психотерапевтов по-прежнему остаются недоступными для большей части населения. Но помимо классов существуют и другие группы, по-разному осваивающие новую терапевтическую культуру, например, поколения.

Если согласиться с тезисом о радикальной трансформации российской эмоциональной культуры в результате перехода к капитализму, можно предположить, что в этих новых условиях формируется поколение, отличное от своих предшественников. Позднесоветское поколение, которое к моменту распада СССР успело закончить школы и вузы, было воспитано в нормах эмоционального социализма. Постсоветское поколение появилось в момент активного освоения новых терапевтических дискурсов и практик в медиа (яркий пример — широко известное в 2000-х телешоу «Понять. Простить»). По аналогии с дихотомией цифровых аборигенов и цифровых иммигрантов, введенной американским писателем Марком Пренски, постсоветских людей можно назвать терапевтическими аборигенами: они активно употребляют термины, пришедшие из поп-психологии, хорошо ориентируются в новых психотерапевтических практиках и готовы применять их к себе. Позднесоветское поколение в этой дихотомии занимает положение терапевтического иммигранта: они осваивают новый язык говорения о себе и интерпретации своих чувств в сознательном возрасте. Мы можем предположить, что в любовных сценариях позднесоветского поколения превалируют элементы эмоционального социализма, тогда как поведение постсоветских субъектов в поиске партнера определяется дискурсами и практиками эмоционального капитализма.

Для сравнения возьмем два проекта, ориентированных на разную возрастную аудиторию: перезапуск «Давай поженимся» на Первом канале и «СвИИдание» от ютуб-канала «Куб». Оба шоу посвящены выбору партнера и уже представляют собой своего рода оптимизацию его поиска на уменьшенной копии брачного рынка. Вместо изматывающих переписок в соцсетях — сразу несколько партнеров на выбор. Правда, приходится пожертвовать временем на знакомство, но на то и нужны посредники и правила, позволяющие максимизировать полезность каждого контакта. Цель обоих проектов — образование пары в результате короткого взаимодействия главного героя (выбирающего) и участников-претендентов. Возможность «нечаянно нагрянувшей любви» в таких проектах даже не предусматривается, и слово «отношения» звучит гораздо чаще, чем «любовь».

Представление героев в шоу «Давай поженимся» сконцентрировано на анализе их прошлых отношений: личности участников раскрываются через изложение интимных подробностей их предыдущих союзов и расставаний. Психологическое знание сливается с патриархальными гендерными иерархиями — например, героинь обвиняют в том, что, играя роль «мамочки», они сами провоцируют мужчин на измену. Любовь локализована в прошлом — ею объясняются нерациональные поступки по отношению к бывшим партнерам. Большое значение уделяется любовным предательствам — предполагается, что они могут нанести глубокую душевную рану, излечить которую может только время (и то необязательно). Одна из ведущих представляет традиционный институт сватовства, обеспечивая «сведение дебета с кредитом» — подсчет имеющихся ресурсов и их соответствие заявленным требованиям к потенциальному партнеру. Завершается шоу итоговым выбором между тремя претендентами, который ведущие советуют совершать «сердцем». Предполагается, что в случае образования пары, их отношения приведут к заключению брака и созданию семьи.

«СвИИдание», в отличие от «Давай поженимся», вообще не подразумевает прямого контакта «брачующихся». Геймифицированный формат превращает процесс выбора в игру — главному герою нужно не просто выбрать подходящего партнера, но и отличить его от нейросети с помощью коротких диалогов в мессенджере. Соответственно, претендентам нужно максимизировать аутентичность своих ответов, чтобы не быть принятыми за искусственный интеллект. Вопросы, которые главные герои задают участникам, направлены на оценку психологической совместимости. При этом одной из главных тем, в отличие от «Давай поженимся», выступает будущее и саморазвитие — личность человека раскрывается через цели, которые он себе ставит, интересы и предпочтения. О любви речь практически не идет: говоря о счастливом будущем, участники надеются быть «в стабильных и крепких отношениях», а не влюбленными. Игра считается выигранной, если в конце после серии исключений самых неаутентичных ответов остался реальный человек. При этом образование пары может и не произойти — и у главного героя, и у победившего претендента есть возможность отказаться от свидания друг с другом. Кстати, такой не-выбор порицается аудиторией в комментариях — зрители разочарованы разрушением романтического сценария, если этому не предшествовали видимые недостатки одного из героев. Но даже если свидание состоится, будущее такого союза остается неопределенным и обычно не артикулируется участниками.

Что в сухом остатке? «СвИИдание», как ориентированное на более молодую аудиторию Ютуба, более явно задействует поп-психологические нарративы, а в «Давай поженимся» участники чаще говорят о любви (пусть и не к главному герою передачи). Любовь перестала быть критерием для образования пары — как и предсказывала Ева Иллуз, ее заместила психологическая совместимость вкупе с сексуальной привлекательностью (которая, кстати, напрямую оценивается крайне редко). И все же любовь остается желанным чувством, которое хочется испытать — так, большинство участников одного из выпусков «СвИИдания» предпочли бы любить, а не быть любимыми, если бы пришлось выбирать.

Конец любви?

Заменяет ли сегодня экономическая логика и психологизированные дискурсы все другие способы говорить о любви и испытывать ее? Конечно, нет: сегодняшняя российская эмоциональная культура многолика и неоднородна. Как пишет Юлия Лернер, терапевтическому модусу отношений противопоставляется спектр локальных альтернатив. Множественные границы освоения терапевтической культуры проходят по измерениям класса, поколения, гендера и многим другим, эмоциональному капитализму противостоят другие способы говорить о себе и своих чувствах. В получившемся лоскутном одеяле эмоциональных норм и словарей существует многообразие культурных сценариев любви: и психологизированные управляемые отношения, и «та самая» любовь-на-всю-жизнь, и партнерство в текучей, неопределенной форме, которое описывала Иллуз.

Сегодня большинство россиян по-прежнему ориентированы на долгосрочные отношения. За последние 10 лет любовь не только не потеряла, но даже упрочила свои позиции как необходимого условия для создания семьи
(хотя женщины говорят об этом чаще, чем мужчины). Возможно, в 2020-х, когда мир сотрясают пандемии и военные конфликты, в любви (на всю жизнь
или на мгновение) будут нуждаться даже больше, чем раньше – романтические отношения между двумя людьми могут стать убежищем, как для героя книги Курта Воннегута — «государством двоих». Или, наоборот, основанием для общечеловеческой солидарности, как универсальная ценность.

Пишите нам

Спасибо, что написали! Вернемся к вам на почту :)

Мы мечтаем собрать самую большую команду талантливых авторов в России. Если вы придумали идею большого текста, готовы поделиться опытом в формате колонки или стать героем нашего подкаста, напишите нам.

 

Как говорили в популярной рекламе начала 00-х: лучшие руки трудоустроим.

Имя *
e-mail *
о себе *

Читайте также